Лютая зима [= Отмороженный] - Дэн Симмонс

– Безнаказанность, – ответил Хансен.

– Без… чего? – Эмилио Гонзага вынул изо рта длинную сигару и тут же показался Хансену похожим на лягушку, пытающуюся выплюнуть случайно проглоченный экскремент.

– Безнаказанность, дон Гонзага. Свобода не только от судебного преследования в тех случаях, когда вам предъявляются обвинения в убийствах, но свобода даже от серьезного расследования. Свидетельство об освобождении из тюрьмы без приложения в виде самой тюрьмы. И это касается не только убийств, но и проституции, и наркотиков. Всех отделов.

Гонзага снова зажег и раскурил сигару и нахмурил брови. Хансен уже успел заметить, что он любил выставлять напоказ процесс собственного мышления. И в конце концов Хансен увидел, что в жабьей голове словно зажглась лампочка – до Гонзаги дошло, что ему предлагают.

– Оптовая закупка, – сказал дон.

– Я действительно выступлю в роли оптового рынка, – согласился Хансен.

– Значит, вы готовы прозакладывать жопу, что станете шефом полиции?

– Вне всяких дискуссий, – подтвердил Хансен и добавил, увидев, что брови его собеседника снова поползли вверх: – Наверняка, сэр. А в настоящее время я могу заверить, что ни одно расследование убийств даже не направляется в вашу сторону.

– И все это в обмен на убийство одного парня?

– В обмен на простуюпомощь мне в убийстве этого парня.

– Когда?

– Я рассчитываю встретиться с ним в старом вокзале в полночь. Это означает, что он, вероятно, будет там не позже десяти часов.

– Этот парень… – протянул Гонзага, снова уставившись на фотографию. – Он кажется мне обалденно знакомым, только вот никак не вспомню, где же я мог его видеть. Мики!

Азиат, стоявший у стены, неслышными шагами приблизился к своему боссу.

– Мики, ты знаешь этого парня?

– Это Говард Конвей. – Голос у человека оказался таким же ровным, как и его походка, слова были произнесены очень тихо, но от них у Хансена закружилась голова, и он во второй раз за один день увидел перед глазами пляску черных пятен.

Курц играл со мной. Раз ему известно имя Говарда, значит, Говард мертв. Но зачем он назвал это имя Гонзаге? Неужели они предвидели и этот мой шаг?

– Да, – сказал Гонзага, – это новый гребаный телохранитель Энджи Фарино. – Он сунул фотографию Хансену. – А что все-таки происходит? Почему вы охотитесь на эту птичку из Рэйфорда?

– Он вовсе не из Рэйфорда, – самым спокойным тоном, на какой был способен, ответил Хансен. Он несколько раз моргнул, стараясь избавиться от пляшущих перед глазами пятен и не выказать при этом своей тревоги. – Он не так давно освободился из Аттики, и его фамилия Курц.

Дон снова посмотрел на азиата.

– Курц… Курц… Где-то мы слышали это имя, правда, Мики?

– Лео, наш парень в их лагере, перед тем как исчезнуть, сказал, что Малыш Героин расщедрился и пообещал несколько никелей[46]тому, кто свернет шею бывшему сыщику по имени Курц, – ответил Мики Ки, не выказывая Гонзаге никаких признаков почтения.

Гонзага еще сильнее нахмурил брови.

– А с какой стати Энджи решила нанять парня, которого ее брат хочет убрать?

– Она ведет свою собственную игру, – ответил Хансен. – И лично я ставлю на то, что вы останетесь вне ее игры, мистер Гонзага.

– Сколько народу вы хотите? – хмыкнул (а может быть, хрюкнул) Гонзага.

– Мне не нужно много, – сказал Хансен. – Чем меньше, тем лучше. Я только хочу, чтобы они были лучшими. Мне нужна гарантия того, что Курц и любой, кого он приведет с собой, не смогут выбраться из вокзала живыми. Есть ли среди ваших людей кто-нибудь настолько хороший, чтобы вы могли дать мне такую гарантию?

Эмилио Гонзага широко улыбнулся, показав большие лошадиные зубы, по цвету напоминавшие пожелтевшую от старости слоновую кость.

– Мики? – проронил он.

Мики Ки не улыбнулся в ответ. Но он кивнул.

– Курц сам назначил встречу на полночь, но он будет там раньше, – сказал Хансен, повернувшись к Мики Ки. – Я собираюсь подъехать туда к восьми и взять с собой еще двоих человек. Там, в этом заброшенном здании, будет темно. Вы уж постарайтесь не принять нас за Курца. Вы сможете добраться туда в такой буран?

Эмилио Гонзага вынул изо рта сигару и флегматично хохотнул.

– У Мики есть отличный долбаный «Хаммер».

Вся вторая половина дня в «Прибрежных башнях» прошла под знаком необычно умиротворенного, почти элегического спокойствия.

Джо Курц узнал слово «элегический» от Пруно за время их долгой переписки, которая продолжалась все годы, которые Курц просидел в Аттике. Прежде чем Курц попал за решетку, Пруно дал ему список из двухсот книг, которые он должен был прочесть, чтобы начать свое образование. Курц прочел их все, начиная с «Илиады» и кончая «Капиталом». Больше всего ему понравился Шекспир; он по неделе, а то и больше наслаждался каждой из пьес. И сейчас Курц догадывался, что, прежде чем ночь успеет закончиться, вокзал станет похож на сцену из последнего акта «Тита Андроника».

После ленча из чили Фрирс отошел в дальний угол большой гостиной пентхауса, чтобы настроить скрипку, и Арлена попросила его поиграть. Фрирс только улыбнулся и покачал головой, но просьбу поддержала Анжелина. Затем, как ни странно, к женщинам присоединился Марко, и даже Курц отвернулся от окна, в которое уже давно задумчиво глядел.

Четверо слушателей расселись, кто на диваны, кто на высокие барные табуретки. Джон Веллингтон Фрирс вышел на середину комнаты, вынул из кармана белейший носовой платок, прикрыл им тот край своей немыслимо дорогой скрипки, к которому прикасался подбородом, выпрямился, поднявшись чуть ли не на носки, поднял смычок и заиграл.

К удивлению Курца, это оказалось не классическое произведение. Фрирс играл главную тему из «Списка Шиндлера», протяжные жалобные пассажи, в которых ноты, казалось, вздыхая, умирали, улетали вдаль, отдаваясь эхом от холодных стеклянных окон, как приглушенные рыдания детей, доносящиеся из вагонов поездов, идущих в Аушвиц. Когда скрипка замерла, никто не зааплодировал, никто даже не пошевелился. Тишину нарушал лишь шорох снега, бившегося в окна, да негромкое сопение Арлены.

Фрирс взял титановый чемоданчик Хансена с фотографиями и вышел в библиотеку. Анжелина налила себе виски в высокий стакан. Курц возвратился к окну и снова уставился на буран и сгущающуюся темноту.

Он встретился с Анжелиной в ее личном кабинете, занимавшем северо-западный угол пентхауса.

– Что произойдет сегодня вечером, Курц?

Он поднял перед собой руку с растопыренными пальцами.

– Я обратился к Хансену с классическими требованиями шантажиста. Предполагается, что мы встретимся в полночь. Я подозреваю, что он будет там гораздо раньше.